В начале июля Анатолий Васильевич Круглов достал из своего почтового ящика письмо. В письме сообщалось, что Анна Степановна Калугина, приходящаяся ему двоюродной бабушкой, померла в селе Вороново в возрасте 84 лет и завещала ему свой дом. Письмо было написано неким Сергеем Афанасьевичем Прокопьевым, который проживал по соседству с ней.
Признаться, Анатолий Васильевич не сразу вспомнил, кто такая Анна Степановна Калугина и где находится село Вороново. Да, где-то в пятом классе он тяжело заболел. Болезнь была редкая – плохая свёртываемость крови, болезнь Верльгофа. Врачи в бессилии разводили руками, и когда он уже находился почти при смерти, мать привезла из далекого села Вороново свою тётю – это и была Анна Степановна. Одетая во всё черное, в черном платке, она давала ему пить какую-то горькую жидкость и что-то шептала над ним. Через два дня болезнь отступила, а через неделю его уже выписали из больницы. С тех пор прошло более сорока лет. И вот письмо.
До села Вороново было примерно километров сто — сто двадцать. «А почему бы и не съездить? — подумал Анатолий Васильевич (он работал инженером на заводе). – Я сейчас в отпуске. Места там, слышал, неплохие – лес, речка. Остановиться будет где. Заодно оценю дом. Можно будет после продать или оставить себе под дачу».
Через два дня Анатолий Васильевич с дорожной сумкой через плечо покинул свою городскую квартиру на пятом этаже (он жил один), доехал трамваем до автовокзала и в девять утра сел в автобус, который должен был довести его до села Вороново.
К полудню он был на месте. Автобус остановился у небольшого магазина – наверно, единственного на селе. Село было расположено на берегу реки, по другую сторону которой возвышались покрытые лесом сопки. Дом №19 умершей Анны Степановны, как и дом №17 её соседа Сергея Афанасьевича должен был находиться где-то на краю одной из немногочисленных улиц. Так было написано в письме.
Через полчаса, расспрашивая по дороге встречных, он добрался до дома, на углу которого была прибита металлическая табличка с номером девятнадцать. Выходящие на улицу три окна его были закрыты ставнями, окрашенными в синий цвет. Дом был большой, добротный, из лиственничных брёвен, крыша покрыта шифером. Над кирпичной трубой возвышался круглый металлический колпак — защита от дождя. Без единой щели, высокий забор из досок, был покрашен в темно-зеленый цвет. Над воротами — козырёк. Помнится, мать рассказывала, что тётя была не из бедных — занималась знахарством, гаданием, ворожбой, приворотами. И этим неплохо зарабатывала.
Анатолий Васильевич потянул за кольцо, раздался металлический звук щеколды, и ворота приоткрылись. Анатолий Васильевич толкнул их и вошёл во двор. Окна, выходящие во двор, были также закрыты ставнями. С одной стороны, напротив окон, находился небольшой сад, огороженный штакетником.
Поднявшись по высокому крыльцу с перилами, Анатолий Васильевич подергал за ручку двери. Дверь оказалась заперта.
«Надо сходить до соседа, к этому Прокопьеву», — решил Анатолий Васильевич.
На лай собаки из соседского дома вышел пожилой черноусый мужчина. Это оказался сам хозяин — Сергей Афанасьевич Прокопьев.
— Проходите в дом, — сказал он, — гостем будете. Чайком побалуемся.
— А сколько может стоить такой дом у вас, на селе? – спросил через полчаса беседы Анатолий Васильевич гостеприимного хозяина.
— Дома у нас недорогие – от центра-то далеко, — ответил Сергей Афанасьевич. – Но тысяч сто, а то и поболе, такой дом стоит. Да только не продашь ты его здесь никому.
Они уже перешли на ты.
— Почему не продам? – удивился Анатолий Васильевич.
— Как бы тебе сказать… — замялся Сергей Афанасьевич. – Ты не обижайся, но ведьмой твоя бабка у нас на селе считалась. Дом её, да и её саму, стороной все обходили, побаивались. Приходили к ней только, когда приспичит. В основном, бабы — погадать там, присушить, приворожить. Кто от болезней полечиться. Я сам у неё лечился несколько раз. Ноги у меня сильно болели, суставы. Помогла.
— Так что тогда сразу ведьма-то? – попытался встать на защиту своей двоюродной бабки Анатолий Васильевич. – Целительница, травница, ворожея.
— Так оно так, — провёл рукой по небритой щеке Сергей Афанасьевич. – Только народ всякое про неё рассказывал.
— Ну, мало ли что народ наговорит! – усмехнулся Анатолий Васильевич.
— Да я и сам видел. Даже после её смерти.
— Что, если не секрет?
— Когда её похоронили, дом заперли. Я сам лично запирал на замок, — Сергей Афанасьевич постучал себя согнутыми пальцами по груди. — Вон ключ на полочке лежит. А дня через три, смотрю, под вечер, из трубы дымок идёт. Я еще подумал, может, кто приехал из родственников. Хотя никого у неё вроде не осталось. Ты только вот. Пошёл посмотрел – замок на двери висит, ставни на всех окнах закрыты. Нехорошо как-то мне стало. Жутковато. А позавчера, уже когда совсем стемнело, жена моя Галина заходит со двора в дом и говорит шёпотом: «Пойдём-ка, сам посмотришь». Вышли во двор, подвела меня к забору. Смотрю, в доме бабкином через щели в ставне свет пробивается. То ярче, то тусклее. Как будто кто-то со свечкой или лампой керосиновой в доме ходит. Вот такие дела, понимаешь.
— Может бомжи какие или воры? – предположил Анатолий Васильевич.
— Да какие у нас тут бомжи или воры – все друг друга знаем.
— Ключ-то, говоришь, у тебя от дома? – спросил Анатолий Васильевич.
— Да-да, вот он, на полочке лежит. На, держи. А это пробки электрические. Вывернул я их со щитка от греха подальше. Зачем в доме электричество, если в нём никто не живёт?
— Что ж, спасибо за угощение, Сергей Афанасьевич, — поднялся из-за стола Анатолий Васильевич. – Пойду в дом зайду, посмотрю.
— Пойдём вместе. Вдвоем-то всё веселее будет.
— Ну, пойдём.
Отперев входную дверь, они прошли через сени и зашли в дом, попав на кухню. На кухне стоял запах, отдаленно напоминающий запах дёгтя. Открыв в доме все ставни и еще настежь два окна для проветривания, Анатолий Васильевич с Сергеем Афанасьевичем приступили к осмотру. На кухне находилась большая печь с духовкой. Одну стенку на кухне почти полностью занимали полки, на которых стояли разнокалиберные баночки, горшочки и лежали пучки трав, перевязанные ниткой. У другой стены находился шкаф с посудой и стол, возле которого стояли два деревянных табурета. В доме было две комнаты (одна большая, другая поменьше), соединённые между собой дверью. Вторая дверь в большой комнате выходила на кухню. В большой комнате находились кресло, тумба с цветным телевизором, шифоньер с одеждой, комод, на котором стояли несколько фарфоровых фигурок и высокая узкая ваза с засохшими цветами. Еще в комнате находился столик с ламповой радиолой — такую теперь редко где встретишь, если только в музее. На радиоле лежала небольшая стопка пластинок в конвертах. На стене под стеклом в большой раме висели несколько пожелтевших от времени фотографий. Одна среди них была цветная. Все люди на фотографиях Анатолию Васильевичу были не знакомы. Еще в большой комнате, в углу, находилась круглая печь, отделанная голубым изразцом. В другом углу стояло напольное зеркало в человеческий рост.
В меньшей комнате, которую можно было назвать спальней, находилась широкая железная кровать с панцирной сеткой. Она была заправлена шерстяным покрывалом с красивым черно-белым узором. В изголовье кровати возвышалась пирамидка из трёх подушек. Рядом с кроватью стояла тумбочка с настольной лампой, а по другую сторону венский стул. В углу комнаты стоял комод, набитый спальными принадлежностями и женским бельём. У изголовья кровати на стене висели два портрета — мужской и женский. Женский, видимо, принадлежал самой Анне Степановне, а мужской её мужу. «А бабуля-то ничего в молодости была, — отметил про себя Анатолий Васильевич. — Красивая!»
— Вроде всё на месте, ничего не пропало, не изменилось, — сказал Сергей Афанасьевич, пройдясь по дому.
— Вот видишь, — улыбнулся Анатолий Васильевич. – Скорее всего, вам с супругой просто показалось.
— Не знаю, не знаю, — вздохнув, сказал Сергей Афанасьевич. – Ну, я пойду тогда?
— Хорошо, — ответил Анатолий Васильевич. – А я пока немного обустроюсь. Пробки вот для начала вкручу, приготовлю себе что-нибудь на ужин – на кухне плитку электрическую видел. Кстати, а где можно набрать чистой воды?
— Можешь у меня. А у бабки электрический насос в бане был. Там она воду качала. Банька вон стоит, за поленницей, — Сергей Афанасьевич показал рукой в окно и, посмотрев на Анатолия Васильевича, добавил: — Ну, если что, приходи ко мне ночевать, места хватит.
— Хорошо, приду, если что, — улыбнулся Анатолий Васильевич.
— У тебя телефон есть? – обернулся уже в дверях Сергей Афанасьевич.
— Есть. Как же в наше время без телефона.
— Запиши-ка тогда мой номер, на всякий случай. 8 – 924… — Сергей Афанасьевич продиктовал свой номер и вытащил из кармана телефон. – А теперь позвони мне.
— Звоню.
Телефон в руках Сергея Афанасьевича запиликал.
— Ну вот, а я тебя добавлю, — сказал он и, спустившись по крыльцу, пошёл к себе.
Выйдя во двор, Анатолий Васильевич скинул с себя рубашку и майку – позагорать. День выдался солнечный, жаркий. Чувствовалось, как солнце пощипывало на плечах кожу. По чистому, голубому небу плыли редкие белые облачка, в траве стрекотали кузнечики, чуть поодаль порхали три бабочки.
— Эх, красота-то какая! – блаженно улыбнулся Анатолий Васильевич. – Пожалуй, оставлю этот дом я себе под дачу.
Поздно вечером, несмотря на то, что в большой комнате горел свет и работал телевизор (шёл фильм) Анатолию Васильевичу всё же стало немножко страшновато. «Я, кажется, становлюсь суеверным и начинаю верить во всякие сказочки, — злился он на себя, сидя в кресле перед телевизором и озираясь по сторонам — ему мерещилось, что за его спиной кто-то стоит. – Глупости всё это, суеверие. И вообще пора ложиться спать. Завтра с утра прогуляюсь до магазина, куплю чего-нибудь из продуктов, потом схожу на речку, искупаюсь, позагораю».
Пройдя в спальню и включив свет, он достал из своей дорожной сумки две аккуратно сложенные простыни и пижаму. Одну из простыней он расстелил поверх покрывала и подушки, а другой решил укрыться. Хотя можно было и не укрываться – в доме и так было не холодно после жаркого летнего дня. Выключив телевизор, а затем везде свет, Анатолий Васильевич отдернул в спальне штору (за окном светила тусклая луна) и, скинув тапочки, улёгся на кровать.
Он уже засыпал, когда кровать со скрипом дёрнулась – так, что он уперся ногой в её холодные железные прутья. «Старая, наверно, разваливается», — успокоил Анатолий Васильевич себя, но сон пропал.
Не прошло и минуты, как он услышал глухой стук входной двери, а затем медленные шаркающие шаги, доносящиеся из кухни. «Кто это может быть?! Я же запер дверь на ключ и на засов!» — подумал Анатолий Васильевич. Он почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Шаги становились всё ближе и ближе — кто-то медленно подходил к дверям спальни.
— Кто там?! – прокричал в страхе Анатолий Васильевич.
— Это я-а-а-а! – прохрипел кто-то из большой комнаты жутким голосом, как бы с трудом выдавливая из себя слова.
Анатолий Васильевич трясущейся рукой нащупал настольную лампу, которая стояла на тумбочке у изголовья, и нажал кнопку. Спальня осветилась розовым светом, который отбрасывал абажур лампы.
— Кто — я? – постукивая зубами и с ужасом всматриваясь в темноту дверного проёма, спросил Анатолий Васильевич.
В дверях появилась седая старуха с бледно-жёлтым, морщинистым лицом. Тёмные впадины глаз, тонкий нос и тонкие почерневшие губы дополняли её жуткий облик.
— Это я-а-а-а, твоя двоюродная ба-а-бушка! – прохрипела она.
— Вы же умерли! — прошептал Анатолий Васильевич.
— Да-а, я умерла-а-а! Но надо сделать одно де-е-ло. Ты мне помо-о-жешь? По-о-о-мнишь я спасла тебя-а-а маленького от сме-е-е-рти? Помоги-и-и и ты-ы-ы мне тепе-е-е-рь.
— Что вы хотите от меня? – спросил Анатолий Васильевич, трясясь от страха.
— Не бо-о-о-йся, — выдавила из себя старуха. – Я не тро-о-о-ну тебя. Но если ты согласишься мне помо-о-о-чь.
— Как?
— Ты должен подже-е-е-чь этот до-о-о-м! А пото-о-о-м набрать в пакет пе-е-е-пла и рассы-ы-ы-пать его на моей моги-и-и-ле на кла-а-а-дбище.
— А почему вы не сделаете этого сами?
— Это должен сделать живо-о-о-й человек, — ответила старуха. – Ты сде-е-е-лаешь это сейчас, до восхода со-о-о-лнца. На кухне, на по-о-о-лке, стоит банка с кероси-и-и-ном. Пойдё-о-о-м покажу-у-у. Выльешь его на по-о-о-л и подожжё-о-о-шь.
Анатолий Васильевич незаметно взял с тумбочки, на которой стояла настольная лампа, свой телефон, чтобы позвонить соседу. Но телефон, выскользнув из рук, упал на пол и развалился на части.
Старуха ухмыльнулась.
— Можно я выйду на улицу? – с надеждой спросил Анатолий Васильевич. – Мне очень надо.
— Ты отсюда вы-ы-ы-йдешь, если вы-ы-ы-полнишь мою-у-у про-о-о-сьбу.
Анатолий Васильевич посмотрел на окно в спальне, которое он открывал сегодня настежь, когда проветривал дом: он не закрыл его на шпингалеты. И если сейчас…
— Сбежать хо-о-о-чешь? — прохрипела старуха, и ставни в спальне с грохотом захлопнулись. За ними стали закрываться и остальные в доме
— Хорошо, — заикаясь, ответил Анатолий Васильевич, — я согласен.
— То-то же! Иди-и-и за мной.
Достав с полки трёхлитровую банку с керосином, на которую ему указала старуха, Анатолий Васильевич по её приказанию разлил керосин по полу в большой комнате. Старуха же медленно уселась в кресло и прохрипела:
— Теперь собирай свои ве-е-е-щи, одева-а-а-йся. Перед те-е-е-м, как уходить, бросишь сюда-а-а, на пол, из ку-у-у-хни зажженную газе-е-е-ту. Двери я отопру-у-у – вы-ы-ы-йдешь. Но по-о-о-мни, дело доведи до конца-а-а! Рассы-ы-ы-пь пепел на моей моги-и-и-ле. Где она находится, спросишь у сосе-е-е-да. Он зна-а-а-ет. Если не выполнишь, то твоя боле-е-е-е-знь скоро вернё-о-о-тся к тебе! Приступай!
На кухне, набросив на плечо лямку своей дорожной сумки, Анатолий Васильевич скомкал старую газету, поджог её и, прежде чем бросить в комнату, посмотрел на старуху, которая сидела в кресле. Но вместо старухи увидел молодую, красивую женщину с тёмными волосами!
— Бросай, не бойся! – с улыбкой приказала она ему. – И уходи.
Анатолий Васильевич швырнул в комнату горящую газету и быстро вышел из дома.
Сколько минут или часов он простоял неподвижно у горящего дома на улице он не помнил. Очнулся, когда кто-то подёргал его за рукав куртки:
— Что случилось?
Это был сосед.
Анатолий Васильевич оглянулся кругом: толпился и переговаривался народ, освещаемый огнём пожара, пожарные поливали догорающий дом водой из шлангов, которые тянулись от пожарной машины с мигалкой.
— Что случилось? – переспросил сосед, как-то странно на него посматривая – на волосы.
— Плитку, наверно, забыл на кухне выключить, — откашлявшись, ответил Анатолий Васильевич. – Вот и полыхнуло ночью.
— А что же ты поседел-то? – вздохнул сосед.
Через день Анатолий Васильевич с утра сходил с соседом на кладбище, где была похоронена Анна Степановна. Немного постояв около могилы, Сергей Афанасьевич сказал:
— Ну, ты пока здесь побудь, а я пойду до своих схожу – недалеко лежат. Минут через пятнадцать вернусь.
— Хорошо, — ответил Анатолий Васильевич и присел на скамеечку. Когда сосед ушёл, Анатолий Васильевич достал из сумки стеклянную литровую банку с пеплом и рассыпал его на могиле. В это время ему показалось, что кто-то за ним наблюдает — он взглянул на фотографию на памятнике, которая была сделана с портрета Анны Степановны, висевшего над её кроватью. Анна Степановна улыбнулась ему с фотографии и удовлетворённо кивнула. А может, ему померещилось?
В этот же день Анатолий Васильевич покинул село Вороново, отбыв к себе в город.
Жуть!